Дороже всех титулов — доброе сердце. Теннисон
С утра Джон принимал пациентов, и я, позволив себе поспать чуть подольше обычного, устроилась в своей комнате с книгой. Никаких особых дел на сегодня запланировано не было, с текущими домашними заботами Мери-Джейн прекрасно справлялась и без меня, и я была рада заполучить несколько часов свободного времени, лениво размышляя о том, не пойти ли чуть позже на прогулку.
После полудня Джон отправился объезжать пациентов, и, мимолетно попрощавшись с ним, я перебралась в гостиную на первом этаже, но вникнуть в новую книгу не успела: буквально через полчаса в двери постучали. Стараясь не выказывать любопытства, я краем уха слушала, как Мери-Джейн, открыв двери, обменялась с посетителем несколькими неразборчивыми репликами и через несколько секунд появилась на пороге гостиной.
- Миссис Уотсон, это мистер Холмс, - сказала она, и я, отложив книгу, невольно поднялась на ноги.
- Веди его сюда, - приказала я.
Неужели что-то стряслось? Плохо, что Джона нет на месте, и мистеру Холмсу придется ждать, если это так - а что-то наверняка случилось, ведь, зная его - больше по рассказам Джона - я сомневалась, что это просто визит вежливости.
После полудня Джон отправился объезжать пациентов, и, мимолетно попрощавшись с ним, я перебралась в гостиную на первом этаже, но вникнуть в новую книгу не успела: буквально через полчаса в двери постучали. Стараясь не выказывать любопытства, я краем уха слушала, как Мери-Джейн, открыв двери, обменялась с посетителем несколькими неразборчивыми репликами и через несколько секунд появилась на пороге гостиной.
- Миссис Уотсон, это мистер Холмс, - сказала она, и я, отложив книгу, невольно поднялась на ноги.
- Веди его сюда, - приказала я.
Неужели что-то стряслось? Плохо, что Джона нет на месте, и мистеру Холмсу придется ждать, если это так - а что-то наверняка случилось, ведь, зная его - больше по рассказам Джона - я сомневалась, что это просто визит вежливости.
Иначе бы я кидался на всех, как цепной пёс. А сегодняшнего нервного возбуждения мне пока что хватало.
Трудно было придумать повод - в мою "гениальную" голову не шёл ни один благовидный предлог. Расследований не было, так что я решил, что лучше говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Миссис Уотсон находилась в гостиной, куда меня провела служанка, которую почему-то держали и не увольняли, несмотря на царапины на подошвах ботинок доктора, которые я заметил позавчера.
- Добрый день, миссис Уотсон, - я поклонился. - Хотя я заметил следы экипажа у вашей калитки, но всё-таки решил зайти и засвидетельствовать вам своё почтение.
- Присаживайтесь, мистер Холмс, - я указала рукой на свободное кресло, не слишком, впрочем, веря, что он примет приглашение. Засвидетельствовать почтение?.. Хм. Интересно. - Если хотите, можете подождать: насколько я понимаю, Джон не должен отсутствовать слишком долго.
Все-таки иметь дело с человеком, который замечает все - очень удобно и неловко одновременно. Такая наблюдательность иногда избавляет от необходимости проговаривать многие вещи вслух, но она же играет злую шутку тогда, когда хочется скрыть что-то - просто потому, что оно личное и не представляет интереса для посторонних. Признаться, я с трудом представляла, как Джон многие годы жил под одной крышей с мистером Холмсом, ведь это означало привыкнуть к тому, что кто-то всегда может читать тебя, как открытую книгу.
Я сел в кресло.
- Благодарю. У вас чудесные розы. Уотсон когда-то составлял реестр моих знаний и отметил, что я ничего не понимаю в садоводстве. Это правда. Но не нужно быть знатоком, чтобы увидеть, как они хороши.
Это вносило, конечно, дополнительный штрих в характер миссис Уотсон. Большинство дам её круга, наверняка бы, краснели, читая в книгах о мужских и женских органах цветов, а также о кастрации цветков.
И ещё эта женщина должна была обладать адским терпением.
Замужество придало ей уверенности, или же она меня побаивалась, а потому держалась подчёркнуто вежливо и отстранённо.
- Это сложно и требует огромного терпения, - прибавил я с совершенно искренним уважением.
Чай. Всё-таки миссис Уотсон нервничала.
- С удовольствием.
Пока Мери-Джейн - так звали это недоразумение - занималась распоряжением хозяйки, нужно было заполнить паузу.
- Вы любите музыку? - спросил я.
- Откровенно говоря, не представляю, как ее можно не любить, - улыбнулась я. - Она заключает в себе одновременно хаос и гармонию, открытое чувство и полутона... впрочем, возможно, человек, привыкший к постоянному анализу, видит это иначе.
Надеюсь, это не прозвучало грубо - будто я резко разграничивала мистера Холмса с большинством представителей рода человеческого... что, впрочем, в большой мере соответствовало истине.
Мери-Джейн вошла с подносом.
Кажется, она справилась, или миссис Уотсон хорошо владела собой.
Но тут я был неприхотлив, имея привычку заваривать себе чай в колбе над спиртовкой.
- Вы любите оперу?
- Да, Джон упоминал как-то, что не слишком жалует оперы, - кивнула я, не уверенная, что это действительно так, и постаралась отделаться от мимолетного укола неприятного чувства - быть может, его можно было назвать ревностью? - из-за того, что мистер Холмс знал моего мужа настолько дольше и лучше меня самой. - Признаться, в моем случае все очень сильно зависит от подходящего настроения: для своего восприятия опера требует большой эмоциональной отдачи и готовности на какое-то время, забыв обо всем, полностью посвятить себя этой музыке и происходящему на сцене.
Кажется, я слишком много говорю...
Почему Джон описывал свою будущую жену, как симпатичную, с неправильными чертами лица?
Эстет эдакий. Она красивая женщина.
- Если бы вы планировали музыкальный вечер - то чью музыку вы хотели бы послушать или на какую оперу попасть в Ковен-Гарден? Вы не возражаете, если я закурю?
Да, вопрос у миссис Уотсон на языке явно вертелся, но она была вежливая женщина.
А я - наглый и бесцеремонный тип.
Что все это значит? Насколько я понимаю, мистер Холмс воспринимал меня исключительно как дополнение к Джону, да и то - не слишком приятное - так зачем ему?..
- Мне кажется, вам стоит поинтересоваться об этом у Джона, - отозвалась я. - Но, если вас интересует мое мнение, - я с трудом заставила себя выпустить словечко "действительно", - то я не имею ничего против.
Что ж, абсолютно честно - ибо это крайне любопытно.
- Кстати, я не против, если вы закурите, - кажется, я становлюсь совсем рассеянной.
Достав портсигар, я закурил и почувствовал себя значительно лучше.
- Очень рад, - ответил я, улыбнувшись. - Всё-таки, мы очень странная нация, вам не кажется? Эта наша хвалёная английская вежливость... никогда не знаешь, что за ней стоит. Вы долго к ней привыкали, вернувшись на родину? В колониях нравы гораздо проще. Хотя во мне только небольшой процент французской крови, но иногда она начинает бунтовать.
- Долго, - честно отозвалась я, поставив чашку на стол и небрежно положив руки на колени. - Но ничего не поделаешь. Если девушка моего социального статуса получает образование, а потом работает гувернанткой, приходится принимать правила игры - даже в большей степени, чем те, кто привык к ним и потому может позволить себе некоторые небрежности, - я мимолетно улыбнулась, скользнув быстрым взглядом по его лицу.
Я никак не могла определить, как мистер Холмс относится ко мне самой, и это нервировало едва ли не больше всего остального. Привыкнув прятаться за маской вежливости, я оставалась человеком чувств, и мне важно было знать, что же на самом деле испытывает мой собеседник. В данном случае выяснить это не представлялось возможным, и моя проницательность в том, что касалось тонкостей взаимоотношений, ничем помочь мне не могла. По нему сложно было сказать, что кровь в нем - тем более французская - не застывший лед.
Я вдруг подумал, а интересовал ли Джон, как его жена жила десять лет до их знакомства.
- Вы всегда работали у миссис Форестер?
Милая вдова, без мужа. Но повезло ли попасть сразу к ней?
В какой-то момент мне начало казаться, что я начинаю искать подвох там, где его нет.
В иные моменты мне думалось, что мне просто не хватает ума понять должным образом, к чему клонит мистер Холмс - это было несколько обидно, но самой большой глупостью было бы пытаться тягаться с ним в интеллекте.
- Не всегда. Она была моим третьим работодателем, - коротко отозвалась я. - Впрочем, эта не самая интересная история, мистер Холмс. Не думаю, что подробности работы гувернантки могут заинтересовать вас. Возможно, они не заинтересовали бы и меня, если бы был какой-то выбор, - традиционные добавки "у женщин", "в этой стране", "моего социального положения" я выпустила как само собой разумеющиеся. - Честно говоря, такой подход, как вы сказали, когда можно делать, что желаешь, лишь бы об этом не узнали, я бы назвала ханжеством, если бы не помнила твердо, что это тоже принято считать вежливостью.
Да, с женщинами было разговаривать всегда непросто.
Главным образом потому, что они вели беседу так, как принято. Как от них ждут.
- Миссис Форестер, насколько я её помню, прекрасная женщина. Вы не прервали ваше с ней знакомство?
Кажется, я позволила себе излишнюю экспрессию... - и тут же мысленно поморщилась этому замечанию самой себе - не об этом ли мы и говорили, вечном самоконтроле, распространяющемся даже на мысли? Впрочем, в любом случае не думаю, что мистера Холмса может интересовать этот вопрос.
- Нет, конечно, нет, - я улыбнулась при мысли о ней. - Мы продолжаем переписываться, хотя, к сожалению, время для встреч выбрать сложнее, - я помолчала, а потом склонила голову к плечу, решив задать один из тех вопросов, который меня интересовал: - А вы действительно такого низкого мнения о литературных способностях Джона, как он это любит подчеркивать?
Что и говорить, мистер Холмс был блестящим собеседником: он умел полностью увлечь мысли того, с кем говорил, заставив позабыть о том, что сам факт разговора поначалу вызывал недоумение.
Кажется, мне начинало приоткрываться настоящее лицо Мэри Морстен - и меня это не радовало, совсем не радовало.
Потому что увиденное не могло не вызывать симпатию.
Вопрос застал меня врасплох, и я рассмеялся.
- Уотсон преувеличивает. Он это частенько делает в своих рассказах. Мне, как вы понимаете, не то что грех жаловаться, но с моей стороны такие претензии были бы большой неблагодарностью. Во многом именно его рассказы создали мне имя.
- Да, мисс Рукасл... - я вновь нахмурилась и вздохнула. Обращение с ней - очередной пример глупой и странной человеческой жестокости, которую я едва могла понять. - Иногда люди слишком много внимания уделяют... чему угодно, только не самим людям, которые находятся рядом, - я неловко пожала плечами.
Я извинился за дурную привычку, прежде чем закурить вторую сигарету.
- Никотин - такой же наркотик, - усмехнулся я. - Вы в самом деле не понимаете мотивов мистера Рукасла? Вы ведь не наивная девочка, чтобы считать, что родители обязаны любить детей, жёны мужей и наоборот. Другой вопрос, что люди часто создают семьи по обязанности, потому что так принято, по материальным соображениям. Вам очень повезло выйти замуж по любви.
- Я считаю, что люди могут делать все, что заблагорассудится, если это не вредит окружающим и им самим. Но, думаю, мало кто со мной согласится, ведь, как считается, благополучие общества в целом сильно зависит от контроля над отдельными его членами, - я пожала плечами, выказывая этим в какой-то мере мое удивление, так как в целом ответ на этот вопрос казался мне достаточно очевидным. - Быть может, вы имеете в виду что-то конкретное, мистер Холмс? - позволила себе уточнить я, вздернув бровь.
Я оборвала саму себя на полуслове, уже не думая о том, насколько невежливым это может показаться.
О.
Кажется, только сейчас я действительно поняла, что же мистер Холмс хотел сказать. Возможно, конечно, я была не права, но...
Нет. Нет, конечно же я права. Тогда сразу обретает смысл не только эта история, но и то равнодушие мистера Холмса к женщинам, которое Джон не раз упоминал в своих рассказах, и...
...как там сказала миссис Хадсон во время нашей с ней встречи? Если бы был женщиной?..
Конечно. Ревность, да, конечно, это была ревность, но я поспешила тогда привычно списывать ее на дружеские чувства - а о чем я еще могла подумать, в конце концов?
Потянувшись, я взяла со стола чашку, не обращая внимания, что там остался буквально один, остывший глоток, и допила его, выиграв тем самым еще несколько секунд и справившись с собственным выражением лица, которое, боюсь, уже выдало все за меня.
- Мне кажется, мистер Холмс, этого майора можно только пожалеть, - постаралась сказать я можно мягче, все еще держась за чашку. Холмс был мужчиной, сильным, состоявшимся, известным, но в данный момент я ловила себя на странном чувстве, будто бы он находится в куда более уязвимом положении, чем я, и потому мой долг - проявить как можно больше сочувствия и такта. - Им очень сложно найти человека, который ответил бы взаимностью, и почти невозможно - построить свою жизнь, избежав общественных гонений... или вечной лжи.
Но зачем он рассказал это мне? Мы с ним практически не сталкивались, и даже если его... ревность по отношению к нашим с Джоном отношениям отнюдь не была дружеской... интересно, Джон знает об этом? И, в любом случае - зачем знать об этом мне?
Мне показалось, что мои мысли могут завести меня слишком далеко.
Мне очень не хотелось примерять эту ситуацию на себя, но не представлять, что бы я чувствовала на месте бедняжки, не удавалось.
Нет. Нет, не может быть. Джон не мог бы...
Или?..
В конце концов, я сама сказала: необходимость поддерживать репутацию, и...
Нет, ерунда! Джон любил меня, в этом я уверена точно. Я просто не могла ошибиться с этим.
Я не знала, как спросить, потому что сейчас больше всего боялась услышать прямой ответ - но оставаться в этих сомнениях было еще хуже.
- Незамужней девушке выжить одной куда сложнее, поэтому не стоит осуждать ее за это, - ровно сказала я и все же рискнула поднять на него взгляд. - Хотя, мне кажется, если бы она знала правду, не было бы либо свадьбы, либо ненависти.
- Бывают случаи, когда человек делает исключение из правил, изменяя своему предпочтению. Поставьте бедную чашку, Мэри, она треснет и вы порежетесь. Если бы у меня была возможность хоть единожды подумать на Джона, что он имеет склонность к мужчинам, то, разумеется, я никуда бы не отпустил его. Но он всегда был дамским угодником.
Я закурил.
- Он очень вас любит, Мэри, вы можете не сомневаться в этом. Он никогда не променяет вас ни на какую другую женщину. Он даже не променяет вас на единственного мужчину, которого он любит.
После нескольких дней метаний и горечи я понял, что запутался окончательно и решил, что пусть жизнь идет как идет. Еще хотя бы некоторое время, пока можно.
Домой я зашел тогда, когда обеденное время уже прошло, отдал шляпу Мери-Джейн и отдал ей распоряжения по поводу ужина.
Она пыталась что-то мне сказать, но я не обратил внимания, занятый своими мыслями.
Так что фразу, произнесенную знакомым голосом я услышал только входя в гостиную и замер на пороге.
В комнате Холмс разговаривал с Мэри...
и ...
О господи! Только что, открытым текстом сказал ей о том, что...
Хотела?.. Да уж. Не самое подходящее слово для того, что я только что узнала...
Пожалуй, я должна была чувствовать себя оскорбленной и... что там еще говорят в дурацких французских романах про героинь, мужья которых любят не их - или не только их?.. Наверное, если бы речь действительно шла всего лишь о другой женщине, так бы оно и было. Сейчас... сейчас я была просто слишком потрясена.
Не чувствуя своих рук, я действительно поставила чашку на стол, с силой сцепив пальцы, и сглотнула тяжелый комок в горле. Слезы - обиды, быть может? - сами подкатывались к глазам, хотя какая-то часть меня отстранено наблюдала за происходящим, как хороший режиссер управляет действом на театральных подмостках.
Неужели это действительно - по-настоящему? Со мной?..
И, как и полагается хорошему театру, в нужном месте в нужное время появился третий участник разворачивающегося представления, и я молча перевела на него взгляд, по лицу видя, что он успел услышать последнюю реплику своего... мистера Холмса.
- Здравствуй, Джон, - голос предательски дрогнул, и я еще сильнее стиснула пальцы. Ну уж нет, не буду я плакать. Только не сейчас и не здесь. Иначе мистер Холмс будет жалеть меня, а Джон, кроме этого, чувствовать себя виноватым, а... нет уж.
Но эмоции брали вверх над здравым смыслом, и я с трудом сдерживала недостойное желание выбежать из комнаты, и все-таки расплакаться, оставшись в одиночестве.
Я ответил совершенно потерянно переводя взгляд со слегка побледневшего Холмса на свою жену. Она так стискивала собственные пальцы, что казалось еще секунда и она их сломает.
Мой мир рухнул.
Но я сам приложил к этому руку.
Пустота под грудиной сворачивалась сосущим водоворотом.
И можно было бы начать оправдываться или уверять, что последняя фраза неправда. Но она правдива от первого до последнего слова.
С тем же отрешенным видом я подошел к ним и опустившись на колено, накрыл ладонью ледяные пальцы жены.
- Мэри - начал я - Мэри...
Потом сухо рассмеялся больше похожим на кашель смехом и поднял на нее глаза.
Я прекрасно понимал, почему мой доктор не смог устоять перед ней, да мало кто из мужчин устоял бы.
И мало кто на месте Джона мог бы сказать что-то вразумительное.
А если смог бы – значит, не любил.
Я не уходил – бежать с тонувшего корабля было не в моих правилах. И чтобы он не утонул, нам необходимо было поговорить втроём.
А кто виноват?
Холмс? Пожалуй, было бы легче всего обвинить во всем именно его, но... разве была его вина в том, что он любил - как и я?
А разве была моя вина? Почему я даже сейчас должна думать о них?!
Присущее мне желание оградить своих близких - хотя бы Джона - от лишней боли боролось во мне с чисто женским, мстительным желанием эту боль причинить, выплеснуть всю ту обиду и горечь, которые я сейчас испытывала, заставив их прочувствовать в полной мере, что же они натворили, но...
Джон не виноват. И Холмс - тоже не...
- Чего вы... что вы собираетесь делать? - едва слышно выдавила я, все еще сидя, закаменев, как статуя.
Вопрос который задают, когда поделать ничего нельзя. Что я могу ответить? Я, мужчина, который обещал любить ее и хранить ей верность? Все будет хорошо?
Вряд ли.
- Не знаю.
Я все же это произнес.
Глубокий вдох, выдох. Голос не должен дрожать, не должен ведь, иначе... совсем глупо получается...
Я еще раз сморгнула и быстро смахнула слезу, надеясь, что у мужчин, если они и заметили, хватит такта не комментировать - и уж тем более не пытаться утешать меня.
- Не собираюсь я вас сажать, - глухо ответила я, не глядя на них, и поежилась - кажется, меня слегка морозило. - Просто я не знаю, как... да ничего от меня не зависит, мистер Холмс! - губы дрогнули в кривой усмешке, и я все-таки обернулась к ним лицом, прислонившись к подоконнику.
А потом перевел взгляд на Холмса.
И сказал, чувствуя, что продолжаю рушить все:
- Я люблю. Обоих. И господи, дай мне сил, если кто-то из вас уйдет из моей жизни.
Думаешь, мне от этого легче? Думаешь, мне хочется слышать, что ты любишь - и меня тоже?.. Пожалуй, все было бы проще, если бы это было не так - я могла бы попробовать приказать себе просто забыть обо всем этом, смирить дурацкое сердечко... а так я ничего не могу поделать с собой. И с ними - тоже.
- А куда я могу деться от тебя?.. - вздохнула я, неловко передернув плечами, и мой голос звучал скорее просто устало. - Неужели ты думаешь, что я могу вот так отдать тебя на растерзание общественному мнению? Но я...
Я осеклась. Я не знала, что я.
- Простите, друг мой, - сказал я тихо и подошёл к миссис Уотсон.
Взяв её за запястье, я заговорил по-французски.
- Моя дорогая, общественной мнение терзает только глупцов, которые не умеют держать себя в руках. Не бросайте его. Он вас любит. "Тоже" - это про меня. Мэри, я хорош только в малых дозах и никогда не смогу дать Джону то, что можете дать ему вы - покой и счастье. У меня отвратительный характер, я бываю несдержан и даже груб, и боюсь, что со временем это будет только усиливаться. Вы же знаете о моём пристрастии к кокаину. Я не пытаюсь разжалобить вас, но все мои попытки остановиться кончаются ничем - это мучительно. Джону кажется, что он меня бросил, не выдержал того, чему он бывал свидетелем. Он мечется. Это не столько любовь, Мэри, сколько страх за меня. Но я не могу без него, - я перешёл на шёпот. - Он любовь всей моей жизни. Дайте ему время остыть. Тогда всё разрешится само собой.
Если бы я только не любила Джона... или если бы он действительно совсем не любил меня... как все было бы проще, если бы это был обычный брак по расчету. Как все было бы проще, если бы не взаимны были мои чувства - я бы заставила себя отойти в сторону и не... но что мне делать, если Джон и вправду нуждается - в нас обоих?
- Врете, - так же тихо по-французски ответила я, губы дрожали, но будто сами собой складывались в странную улыбку. - Врете. Он вас любит... и меня - тоже. Но то, как он рассказывает о вас, даже когда я думала... когда это были рассказы просто о дружбе... неужели я поверю, что это действительно всего лишь чувство вины? Да и неужели вы думаете, что Джон стал бы разрываться - из-за вины, не любви? - я вздернула подбородок, ощущая какую-то странную, иррациональную почти-гордость за своего мужа: едва ли я знала натуру более цельную, чем он, и нужны были куда более серьезные чувства и основания, чем вина, чтобы привести его в такое смятение. Наверное, это было странно и нелогично, но чуточку успокаивало, или, быть может, тешило самолюбие осознанием того, что я оказываюсь... что я оказываюсь вторым номером не ради мимолетного увлечения, и не... - Не обижайте меня, рассказывая о вине, мистер Холмс, - вслух закончила я. - Я не знаю, чего ждать. Если бы я могла, я бы... я бы оставила вас, - выговорить это оказалось труднее, чем я думала, - но я боюсь, это разобьет Джону сердце.
Мне его уже разбили - как бы ни повернулись события... так что мне еще оставалось, кроме как не думать о Джоне?
Я не врал. И не заблуждался. Джон не разрывался, когда он уходил.
Он был совершенно счастлив в своей любви и полон надежд.
- Не оставляйте его никогда. Вы нужны ему как никто.
Наверное, я должна была злиться или чувствовать отвращение - хотя бы к Холмсу, если не могла ничего поделать со своими чувствами к Джону, но странным образом я ощущала, что мы действительно с ним в одной лодке, и привычное сопереживание, невозможность отстраниться от чужой боли - не менее подлинной и глубокой, чем моя собственная - оставляли мне лишь сочувствие да обиду - впрочем, я не могла поручиться, что она не направлена на меня саму за недальновидность и... впрочем, что я, действительно, могла поделать?..
Мне хотелось лечь, съежившись, и просто не думать ни о чем, а еще лучше ничего не чувствовать - но вместо этого я лишь слегка облокотилась на спинку дивана, заставив себя стоять прямо и не отводить глаза.
Женщина и мужчина, которых я люблю. По лицу Мэри текли слезы, Холмс что-то тихо и быстро говорил по-французски. И оба они, охваченные оконным проемом были дороги мне до слез, и обоим я причинил столько боли. И продолжаю причинять ее сейчас.
И продолжу, потому что не знаю куда нас выведет этот разговор.
Они стояли так близко и так далеко от меня - объединенные общим страданием, и я не мог ничего сказать и вмешаться.
все мои слова показались бы сейчас слишком грубыми и ненужными.
Все что мог разрушить, я уже разрушил.
Она меня услышала - и это вселяло некоторую надежду, что Джона не отвергнут.
- Простите меня, - сказал я, склонив голову.
Подойдя к Джону, я сжал его плечо.
- Позаботьтесь о жене, - шепнул я. - До встречи.
И с этими словами покинул его дом, совершенно не уверенный, что всё, что было сказано не приведёт к ещё большей беде.
Я подошел к Мэри и осторожно коснулся ее плеч.
- Моя дорогая, давайте сядем. И выпьем бренди. Как врач, я рекомендую около 50 грамм принять внутрь, хотя бы для того, чтобы вы могли высказать все, что думаете обо мне.
Глупая попытка пошутить не могла разрядить остановку, но ее плечи чуть расслабились.
- Бренди так бренди, - тихо отозвалась я. - Надеюсь, ты распорядился насчет ужина?.. - есть мне, конечно же, не хотелось, но эти глупые, будто из прошлой жизни, повседневные действия были единственным, что позволяло мне не утратить связь с реальностью окончательно. Мой тщательно выстраиваемый мирок, который я без оговорок назвала бы счастливым еще несколько дней назад, трещал и расползался по всем швам. - По правде говоря, мне нечего тебе сказать, - все, что я могла услышать, я уже услышала от Холмса. - Я могу сказать, что мне искренне тебя жаль, но это, пожалуй, не то, что ты ожидаешь от меня услышать, так что... давай свой бренди.
Главное, чтобы не начинал извиняться и оправдываться - это было бы невыносимо - а так пусть делает, что хочет...
Оправдывать было бесполезно, все, что можно было услышать она услышала, и говорить что-то еще было бесполезно.
- Да, насчет ужина я распорядился.
Как это все было далеко от того привычного мира нашей жизни, который кончился около...
О господи, и получаса не прошло.
Но почему же тогда все пошло прахом?..
Пусть после всего этого я не имею права, но я не могу позволить ей сейчас сгорать в одиночестве. Пусть кричит, пусть выскажется, нельзя столько внутри держать, нельзя.
Я гладил ее по волосам и шептал.
- Говори, не молчи, пожалуйста. Скажи, какой я идиот и дурак, что все вот так вышло... говори, пожалуйста, не молчи.
...кто из нас - тоже...
Наверное, это было непростительным даже для женщины слабоволием - но я все еще не могла перестать думать о том, каково ему сейчас.
- Мне действительно жаль, что я невольно оказалась твоим палачом, - едва слышно прошептала я.
Я обнимал ее, прижимая к себе все крепче, гладил по плечам и спине.
Сердце мое разравалось от того горя, что я ей причинил.
- Ты прекраснейшая из женщин и... я люблю тебя так, как не смогу любить никого другого.
Я, жалкий глупец, говорил сейчас правду. Ту, которую чувствовал сердцем. Ту, которую не мог сдержать.
И беспомощно шептал в ее волосы.
- Зачем, зачем в этом мире существует только ликов любви, зачем...
- Давай... постараемся.
Я знал, что с этого момента приложу как можно больше усилий, чтобы хоть немного исправить то, что я натворил.
Клянусь, моя кривая ухмылка не могла быть принята за улыбку даже слепым, но моя Мэри улыбнулась и встала с дивана, на котором мы сидели.
Раздался стук в дверь и появилась Мэри-Джейн, с вопросом стоит ли накрывать на стол.
Просто сделаем вид, что все в порядке - на иное у меня сейчас не хватит сил.
Еще раз заставив себя улыбнуться ему, я вышла из комнаты, ничем не выдавая своих растрепанных чувств, поднялась наверх и, лишь закрыв за собой двери собственной комнаты, позволила себе вновь расплакаться - на сей раз, не сдерживаясь.
Полегчает. Полегчает...